Ночь музыки

Была на концерте Батагова и Осетинской. Многие знают, что играют они в полной темноте, лишь пара крохотных лампочек над нотами, номера без объявлений – только одна чистая музыка на двух роялях.

Полина сказала так:
– Это будет дуэт. Необязательно, чтобы оба сразу играли на двух роялях: дуэт может быть и тогда, когда один говорит, другой слушает, потом отвечает, дуэт может быть и тогда, когда второй далеко; но в конце мы сыграем вдвоем.

Сначала играли чистую печаль – томление, урывки мысли, когда так хорошо думается, был Бах, было острое какое-то впечатление от Дебюсси, которого играла Осетинская; когда чувствуешь/думаешь, будто музыка – еще одна возможность красоты, непередаваемой никаким иным путем. Дебюсси был будто о том соединении нежности и веселья, когда вдвоем с Веней вы утром на пруду, и никого, и солнце только над соснами, и можно весело смотреть друг на друга и шутить, хватая под водой за пятки. И темнота (в зале, в тишине звуков) лишь усиливает это солнце, это ощущение песка под ногами.

Потом Батагов отвечал не оформленными переживаниями музыки прошлого, а будто течением настоящей жизни, обыденности, что так подошло бы саундтреком ко текущей жизни: когда в общий (повторяемый) мотив повседневности будто вплетаются краткие мотивы впечатлений, взглядов, улыбок, слов – под эту музыку можно входить в комнату, смотреть на друзей, осуществлять повседневные свои дела, маршруты, и это было ровно про жизнь. Новая легкая музыка, да.

Его вторая пьеса была уже не фиксацией повседневности, которая тоже есть радость, а выходом из нее – с озарениями. Не это, но похожее.

Но главное случилось в конце, когда вдвоем они играли Гласса, которого до этой минуты я наверное никогда не понимала – все предыдущие два часа были будто подготовкой к тому, что случилось – там был такой момент, как будто бьется сердце, да, да, а ты в этот момент что-то наконец ловишь, понимаешь кончиками пальцев – что боль и радость есть одно, и усиливая одно, получишь второе, и это было потрясающе.
Дуэт.

P.S. Программа
Чайковский. Осенняя песня из "Времен Года"
Колыбельная (в обработке Рахманинова)
Бах. Jesus Bleibet Meine Freude
Момпу. Два пейзажа: "Источник и колокол", "Озеро"
Батагов. Письмо Сергея Рахманинова Людовико Эйнауди
Дебюсси. Лунный свет
Респиги. Ноктюрн
Шуберт – Лист. Du bist die Ruh
Шостакович. Колыбельная из Третьей балетной сюиты,
Сарабанда из цикла "Хореографические миниатюры",
Батагов. Лирическая музыка из фильма "Незнакомое оружие"
Сильвестров. Колыбельная. Ночь.
Равель. Долина колокольного звона
Десятников. Колыбельная из фильма "Москва".
Гласс. Wichita Vortex Sutra
Батагов. Музыка для декабря.
На бис: The Beatles. Hey Jude

Умер Александр Альтшулер

Тот самый, о котором "Горацио, Пилад, Альтшулер, брат" и тот, который в диалогах о качелях и дачах говорит о том, как "на груди твоей тоски зреют радости соски".

У Аронзона много, много стихов начинаются с посвящения Ал.Ал. Сорок с гаком лет, как нет Аронзона, а Альтшулер, сестра моя, Офелия, Джульетта, жил.

Датчик движения

Когда-то Миша еще не умел ходить в походы. Он жил, читал, катался на роликах, покупал и продавал машины, работал, встречал и терял девушек, знал всё про мобильные телефоны и принтеры, но не знал, каково это – ночь в лесу и горах.

– Пойдем со мной, – говорила я и толкала его ногой. – В городе все суета, пустое. Я покажу тебе настоящую жизнь. Опасности! Приключения! Горные ручьи, палочники и Яцек Палкевич, знаешь, такой знаменитый путешественник. И мы. Будем сидеть у костра и трещать – всю ночь, в городе так не бывает, надо на работу или в налоговую; возьмем Наташку, заварим чай из чабреца и втроём, на склоне… Внизу в долине огни далёких деревень, наверху звезды, метеориты падают как одержимые, пахнет дымом и стариной. Никаких налоговых! Только гиены воют, летают потрясающие бабочки – листовертка Ермоленко, подумай только. Цветет мохнатка дикая, только на этом холме, где стоит наша…
– Стоп, – сказал Миша. В его глазах появился интерес. – Палатка, говоришь? Что за палатка, какие у нее технические характеристики? Что еще нужно из оборудования?

…Когда мы вышли из автобуса на горной дороге, сразу было понятно, кто из нашей троицы главный. По рюкзаку, основательным треккинговым палкам, аккуратно развешанным по всем кармашкам пакетикам, приборам.
И пусть карту сжимал в руках самый невысокий и несолидный участник похода, Миша говорил так, что вы бы никогда не подумали, что маршрут составил не он.
– Я, – не спеша и серьезно ронял он, – подготовился основательно; как вы ходили раньше, бедолаги? Знали ли о титановых плечиках для одежды?
Что, пенки?! Лад, да неужто вы не знали, что с пенками ходили только при царе Горохе? Только надувные коврики, только вечноиграющие фонарики.
Ты сказала – метеориты. Я готов! Есть карта звездного неба, поставлено приложение на телефон. Пусть сыплются как манна небесная, зато мы сразу определим, мимо какого созвездия пролетают, с какой скоростью входят в атмосферу.
Мы потрясенно молчали. Действительно, как мы жили раньше, без всего этого снаряжения?

– Но главное, главное – гиены. Ты сказала же «гиены»?
К сожалению, я и вправду сказала, увы, гиены. Но я пошутила! Тут не водятся такие дикие и опасные звери, издалека намекнула я.

– Не бойтесь, – усмехнулся М. – Все предусмотрено! У нас есть датчик движения. Никогда еще ночь в горах не была для вас такой безопасной и спокойной.

Костер догорел, еду мы съели. Вечер кончался. Разговор был прекрасным, но клонило в сон. Безопасная и спокойная, шепотом про себя сказала я. Наташа кивнула. Мы улыбнулись.

– Я, девочки, всё рассчитал. Вымерил, кому сколько места. Наташа похудее… в некоторых местах! А значит, ей причитается на 10 см меньше площади.
Вот он наступил, тот счастливый момент, когда ты радуешься тому, что твоя попа шире. Мне вольготно и широко.
– Э! – возроптала Наташа. – Что, ты мерял? (Она крутится и не помещается).
– Я… решил на глаз.

Какое-то время они еще немножко обсуждают, у кого какая попа, Наташа жалуется на Мишин плохой глазомер, но день был с подъемами, в спальнике тепло, и как же хорошо думать, что раз в этой палатке есть плечики титановые для одежды, то все в мире устроено славно и гар-мо-нич-АААААААА!

Ужасный рев подбросил нас в спальных мешках.
– Мой бог! Что это? – что-то ревело и пищало, будто взбесившаяся пожарная сирена – отсюда и до самой Турции.
– Спокойная и безопасная, безопасная и спокойная! Что это за хрень! Выключи свои адские колонки!
– Это датчик движения. Теперь если гиена решит подкрасться к нашей палатке…
– Какая гиена! Тут нет гиен!
– Волк?
– Скажи еще, лев и снежный барс, – рявкнула я. – тут нет диких зверей. Только лисичка, белочка, зайчик. Выключи свой датчик движения, дай поспать спокойно!
– Ты говорила – гиена…
– Мишечка, мой бог! Тут только ёжики и мышки!

Разыгрывалась нешуточная трагедия.
– Послушай, я купил датчик движения на Ebay. Это лучшая фигня на всем земном шаре с анализатором веса животного, его тепловой активности. «Ваша ночь никогда еще не была такой спокойной и безопасной!»
Раскаяние охватило меня.
– Давай не будем выключать, хорошо? Только поставим на 20 кг? Если какой-то кабан…
– Кабан? – с ужасом спросила Наташа.
– Да, кабан, у них сейчас период весеннего гона, они могут быть опасны, если подумают, что ты положил глаз на его самку…
– В темноте? – с возрастающей тревогой спрашивала Наташа.
– Откуда я знаю, никто не пишет о встрече с кабанами в темноте…
– Некому писать, – шепотом пробормотал Миша.
– Включай. – Твердо сказала Наташа. – Не меньше 20 кг. Громкость можно не уменьшать.